С. Шохзода,
Аспирант МГИМО
Становление
новой политической ситуации в Центральной Азии и некоторые аспекты внешней
политики России
Общепризнанно, что после трагических событий сентября 2001 г. в США,
Центрально-азиатский регион стал объектом повышенного внимания в мировой
политике и, в первую очередь, в США. Очевидно, что именно после этого резко
активизировалась политическая динамика в регионе, а многие тенденции стали
развиваться в непредсказуемом направлении. Сегодня разворачиваются активнейшие
дебаты по поводу нынешних политических реалий в регионе. Происходящая
геополитическая трансформация в Центральной Азии и вокруг нее поднимает
множество вопросов, связанных с безопасностью и стабильностью, энергетикой,
международными режимами и структурами безопасности в ней и т.д. Все еще до
конца не известно, что происходит в регионе, куда он направляется, в чем
заключается суть политической стратегии США в нем и что будет с ним в ближайшие
годы? Правомерно ли говорить о тесной взаимозависимости внутренних и внешних
факторов в современных и далеко не позитивных трансформациях в регионе? Или
же все это стихийные и чисто контекстуальные события, не имеющие никакой связи
с внешней средой международной системы? Эмпирически утверждать или опровергать
однозначно это невозможно. Поэтому большинство дискуссий по поводу новейших
региональных трансформаций методологически ограничиваются в большей степени
логико-интуитивным подходом. К примеру, до сего дня не дана конкретная оценка
событиям 24 марта 2005 г. в Киргизии и их влиянию на
международно-стратегическую обстановку в регионе.
Однако все же стоит отметить, что происходящее в регионе все-таки
поддается какому-то логическому, или шире системному анализу. Это:
во-первых, то, что в регионе происходит переструктуризация региональных геополитических
рамок (внешний и внутренний фактор);
во-вторых, меняются контуры внешней
политики и в какой-то мере стратегия глобальных и региональных держав к региону
(внешний фактор);
в-третьих, государства региона
находятся на пороге смены политических режимов, унаследованных от прошлого
(внутренний фактор);
в-четвертых, набирающая еще большую
инерцию социально-экономическая напряженность достигла критической точки в
странах Центральной Азии, которые бурно переживают на данный момент
переломный период (внутренний фактор).
С системной точки зрения происходят изменения, касающиеся региона на
уровне системы МО (отношение глобальных и региональных держав к Центральной
Азии), подсистемы (геополитическая трансформация региона), элемента
(социально-экономические и политические изменения в государствах региона) и меж(под)системных (межрегиональных) и межэлементных
(межгосударственных) связей. Отпочковавшийся от некогда единой и
самостоятельной системы/подсистемы (СССР), элемент (Центральная Азия - система/подсистема)
стал метаться в международной среде в поисках нахождения своего места в системе
международных отношений. Однозначно, что вне зависимости от печально известных
событий 9/11 регион был объектом воздействия общих закономерностей мирового
развития, т.е. глобализации и регионализации (региональной фрагментации). Но
вопрос заключается в том, в какой мере подвергался их воздействию?
Происходит
также процесс осознания происходящего политикоформирующими
акторами. Нельзя сказать, что у властей нет никакой
реакции. Но вопрос, насколько предпринимаемые ими меры адекватны новым
трансформационным процессам в регионе, остается открытым. Фактически к
кардинальным изменениям в той или иной степени готовятся и главы государств и
официоз в регионе, особенно после свержения политического режима А. Акаева и
андижанских событий 13 мая в Узбекистане. Специалисты склонны считать, что эти
события, хотя и взаимосвязаны между собой, но, тем не менее, существует много
исходных отличий между ними. В большей степени их объединяет та
социально-экономическая ситуация, которая сложилась в целом в густонаселенной
Ферганской долине. Отличительный признак же заключается в том, что в
Узбекистане они находятся в той или иной степени под прессингом религиозного
фактора. Реакция западных стран на кровавые андижанские события тому
подтверждение. При всем этом, многими упускается из виду очень важная
составляющая в названных трансформационных процессах; на данный момент в
Ферганской долине (откуда разразился бунт в Киргизии (Джалалабадская
и Ошская обл.) и Андиджане)
реально действующим политическим фактором, наряду с исламистским, становятся криминальные структуры и наркогруппировки в ЦАР. О наркотранзитности
региона было известно достаточно хорошо на всех уровнях общественности, но использование
ими каких-либо политических механизмов в свою пользу не ожидалось ни кем
однозначно. Об этом говорят многие эксперты, в том числе из
России, Кыргызстана и Узбекистана [например: Любшин. 2005. ULR].
Отмечается, что при непосредственном участии криминальных кругов 24 марта 2005
г. свершилась революция «тюльпанов» в Киргизии. Естественно это не говорит о
том, что к ним были причастны и бывшие лидеры оппозиции. Это первое
обстоятельство.
Второе обстоятельство, нуждающееся в определенном внимании – то, каким
образом отреагировала на кыргызстанские события 24
марта 2003 г. Россия. Ее реакция на ситуацию в Киргизии оказалась неожиданной и
практически застала врасплох правящие элиты в Центрально-азиатских
государствах. Большая часть политического истеблишмента в этих государствах
придерживалась того мнения, что РФ будет реагировать оперативно и, исходя из
соображения сохранения собственных стратегических отношений с этими
государствами, предотвратит (или по крайнее мере не допустит) свержение де-юре
власти А.Акаева в Киргизии. Веские причины для столь оптимистического ожидания
имелись, и не без основания, не только в Центрально-азиатских странах, но и в
других государствах постсоветского пространства. Для этого существуют несколько
причин:
Во-первых, РФ несмотря ни на что,
остается гарантом внешней безопасности государств региона и в первую очередь
политических режимов. Практически все фундаментальные
принципы и нормы двусторонних (Казахстан-РФ
- Декларация о вечной дружбе и союзничестве, ориентированном в XXI
столетие (6 июля 1998 г); Киргизия-РФ
- Договор о дружбе,
сотрудничестве и взаимной помощи (10 июня 1992 г.); Таджикистан-РФ – Договор о союзническом взаимодействии,
ориентированном в XXI век (16 апреля 1999 г.); Туркменистан-РФ - Соглашение о сотрудничестве в области
безопасности (10 апреля 2003 г.); Узбекистан-РФ – Договор о стратегическом партнерстве (16
июня 2004 г.) и многосторонних (ОДКБ, ШОС, ОЦАС, СНГ) отношений государств ЦА с
РФ зиждутся в первую очередь на проблеме безопасности и стабильности в регионе.
РФ имеет стратегические отношения партнерства разного характера с государствами
региона. Общеизвестно, что в регионе расположены российские военные базы, в том
числе в Таджикистане и Киргизии, продолжают эксплуатироваться некоторые
испытательные полигоны (в мирных целях), космические и другие комплексы
Казахстана, нефтегазовые и другие хозяйственные сектора Туркменистана,
Узбекистана и т.д.
Во-вторых, в Центральной Азии, в том
числе в Кыргызстане имеется большая русская диаспора. События конца 80-х и
начала 90-х гг. в Казахстане, Таджикистане, Узбекистане, Туркменистане и
Киргизии показали, что любые националистические всплески сопровождались яркими
антирусскими лозунгами и выступлениями. Поэтому предотвращение подобных событий
в Кыргызстане считалось важной задачей внешней политики РФ.
Россия
же, как показали дальнейшие события, отреагировала сдержанно, взвешенно и
прагматично. Прагматичные действия всегда вызывают прагматическую реакцию между
партнерами. «Прагматичный подход России, - пишет Т. Валовая, подразумевает и
соответствующую прагматичную политику партнеров, которая иногда может
восприниматься даже как антироссийская» [Валовая. №2-3. 2005. – с. 162]. По ее
мнению, РФ должна с должным уважением и пониманием относиться к ответу своих
партнеров по СНГ.
С
точки зрения политической целесообразности оказалось важнее сохранение
межгосударственных отношений РФ с республикой, чем с ее политическим режимом.
Многие специалисты в России считают, что она рефлектировала на опережение
событий. Такая реакция на кыргызские события
(Киргизия все же в отличие от Украины и Грузии, является страной-участницей
ОДКБ и ШОС.) наводит на мысль о том, что в целом меняется стратегия и тактика
РФ на постсоветской политической арене. Россия уже соразмерно и своеобразно
реагирует на всякое притеснение на постсоветском пространстве. Она, как считают
политологи, уже уверенно и без всякой указки формирует собственное поведение на
международной арене. РФ, как неоднократно отмечал министр иностранных дел РФ С.
Лавров, стала сильнее и увереннее в международных отношениях и это не может не
беспокоить многие государства мира. Проф. А. Д. Воскресенский считает, что
де-факто РФ уже является мировой державой, и это четко показывает ее
энергетическая и военно-стратегическая мощь. Единственный фактор, в какой-то
мере сдерживающий активные внешнеполитические начинания РФ, является, пожалуй,
стихийное или организованное появление пояса антироссийски
настроенных государств вокруг нее. Все это отрицательно влияет на то, как она
стала позиционировать себя в международных отношениях.
Сей прагматический подход России, на наш взгляд вовсе не означает
игнорирование внутренних процессов в ближнем зарубежье. Скорее всего, меняются
артикуляция и инструментарий внешнеполитической деятельности в России, что
соответственно меняет ее стратегию и тактику, систему приоритетов. Уже в
ежегодном послании Президента и других документах стратегического характера
России особо не упоминается исключительная важность стратегии «ближнего
зарубежья» и систематически не артикулируется концепция «многополярного мира»,
что говорит о том, что ее подход в постсоветских странах становится
многогранным и разносторонним.
Внешнеполитическим
новшеством стало то, что РФ начала проводить практику установления отношений
(наряду с официальной властью) с влиятельными конструктивными оппозиционными
структурами и силами в странах СНГ. Так, например, накануне мартовских событий
в Кыргызстане, Россия организовала ознакомительную встречу с антиакаевской оппозицией, в частности с нынешним и.о.
Президента и Премьер-министра республики (экс Премьер-министром при А. Акаеве)
К. Бакиевым. Одновременно старалась особо не
вмешиваться во внутренние дела этой республики. В отличие от нее США
использовали большие финансовые средства, вложенные в различные НПО (под эгидой
Фридом Хаус и другие международные организации),
оппозиционные СМИ («Моя столица» и др.) и издательства.
За бортом активных политических процессов в Киргизии во время и после
выборов осталась и КНР, партнер по линии Шанхайской организации сотрудничества.
Предотвращение экстремизма, включая антиконституционное насильственное
свержение де юре власти, является одной из целей ШОС, Организации Договора о
коллективной безопасности и Антитеррористического центра СНГ, находящегося в
Бишкеке. На протяжении периода нарастания потенциального конфликта, когда
половина республики вышла из-под контроля действующей власти, ни один из
вышеперечисленных механизмов не был реально задействован.
Вот
почему в последнее время активно высказываются и обсуждаются идеи трансформации
или отказа от политики и стратегии «ближнего зарубежья» и поддержки
непопулярных режимов в РФ, которые, по мнению экспертов, давно изжили себя. На отсутствие их
результативности указывают эксперты, влияющие, так или иначе, на процесс
принятия внешнеполитических решений в России [см. например: Павловский.
2005. ULR].
По их мнению, Россия на данный момент подвергает ревизии свою политику и
механизмы ее обеспечения на постсоветском пространстве. В частности оставлена
основная приоритетность концепции «ближнего зарубежья», которая, по мнению
многих исследователей, привела к тому, что получила сегодня Россия на
постсоветском пространстве.
По своей сути, доктрина «ближнего
зарубежья» основывалась на идее сохранения общими силами мирового сообщества и
международных организаций советского уровня стратегической безопасности в
России [Павловский. Там же. ULR].
Ее считали менеджером по обеспечению безопасности и стабильности на
постсоветском пространстве. Но этот подход в скором времени перестал
существовать.
Если
резюмировать происходящее в Центрально-азиатском регионе и стратегию западных
государств в нем, то можно придти к выводу, что США и их западные союзники стремятся
изменить геополитическую обстановку в регионе и переделать сложившиеся
международные режимы безопасности в регионе с участием государств
Центральной Азии и РФ на двух и более уровнях. Отметим, что принципы
российско-американских режимов безопасности в регионе отражены, например, в Совместной
декларации Президента В.В. Путина и Президента Дж. Буша о новых стратегических
отношениях между РФ и США. В ней зафиксировано, что Россия
и США признают общий интерес в ЦА в стабильности, суверенитете и территориальной
целостности всех государств этого региона и отвергают несостоятельную модель
соперничества «великих держав», которое может усилить конфликтный потенциал в
этом регионе [см.: Совместная декларация Президента…2003. Т. IV. с. 460-461]. Стратегический характер имеют и
отношения США с Узбекистаном и Казахстаном, с которыми заключены
соответствующие межгосударственные документы.
Другой
параллелью, связывающей центрально-азиатские процессы с меняющейся стратегией
России, является вступление РФ во второй половине 2004 г. в Организацию
Центрально-азиатского Сотрудничества. Во многом ее вступление мотивировалось
желанием углубления и интенсификации межгосударственных отношений с четырьмя
центрально-азиатскими государствами на многостороннем уровне. За исключением
бездействующих или слабодействующих СНГ и ЕврАзЭС, Россия не имела других многосторонних политических
механизмов участия в обще-центрально-азиатских делах. Поэтому вступление в ОЦАС
являлось логически обоснованным шагом на пути к еще большему политическому
внедрению российского участия в Центральной Азии. Думается, что масштабы и
стратегия подобного поведения в регионе ЦА России намного глубже. Возможно, что
российское присутствие на уровне многосторонних отношений в рамках региона
связано (или имеет какие-то параллели) с большей активизацией США в
постсоветской Центральной Азии и Афганистане. Как известно, сегодня США активно
работают с афганским правительством Х. Карзая и
намерены вовлечь Исламское Государство Афганистан (ИГА) в Центрально-азиатские
региональные процессы в качестве одного из ведущих игроков. Известный
американский исследователь региона Ф. Старр в своей
статье «Партнерство Большой Центральной Азии для Афганистана и его соседей (A ‘Greater Central Asia Partnership’ for Afghanistan and Its Neighbors)» подчеркивает эту
стратегию Правительства США [see:
Содействие включению ИГА к ЦАР, несомненно, происходит, но, как считают
многие эксперты, сам процесс присоединения Афганистана в качестве региональной
единицы дело не короткого времени, а гораздо большего. Никакое форсирование
развития в условиях Афганистана не может привести к желаемым для США
результатам. Афганистан, по словам работающих в стране международных
специалистов, все еще не готов к масштабному изменению в политической,
социально-экономической, духовной, культурной, образовательной и др. сферах. В
настоящее время все еще происходит активная наркоагрессия со стороны ИГА в другие государства.
Таким
образом, новый политический климат, связанный с изменением политики РФ и США
благоприятствует разного рода (негативным в том числе) политическим
трансформациям в Центрально-азиатском регионе, притесняет старые представления
о вечности руководителей государств региона и форсирует
общественно-экономические преобразования в этих республиках. Однозначно, что
недопустима антиправительственная поддержка внешними акторами
народные волнения, провоцирующие активизацию и укрепление позиции исламистских
и нарко-
группировок в регионе. Такая опасность весьма реальна и не стоит ее
недооценивать. Россия и США совместно с центрально-азиатскими странами все-таки
должны обновить или заново сформулировать новые нормы и принципы поведения в
регионе. Реализация концепции радикальной смены режимов очень опасна и
непредсказуема в условиях региона и может осуществить такой резонанс, при
котором не только энергетические проекты, но и вся стратегическая стабильность
региона может оказаться под вопросом.
Библиография:
1. Совместная
декларация Президента В.В. Путина и Президента Дж. Буша о новых стратегических
отношениях между РФ и США от 24 мая 2002 г. // Внешняя политика и
безопасность современной России. Т.
IV. – М. 2003.
2.
А.Д. Богатуров Новая
геополитика мировых сдвигов. Принцип обеспечения международной безопасности на
региональной основе окончательно рухнул // Независимая газета. 14 ноября 2003
г.: http://www.kisi.kz/Parts/Monotoring/11.2003/14-11mon2.htm
3. А. Д. Богатуров Центрально-Восточная Азия в современной
международной политике // Восток (Oriens). 2005. № 1. – сс.
102-118
4. Т. Валовая
Постсоветское пространство в эпоху прагматизма // Россия в глобальной политике.
№2-3. 2005. – с. 162
5.
В. Любшин Переворот в Киргизии организовали спецслужбы Польши
и США //
6. ULR: http://www.segodnia.ru
7.
Г. Павловский Концепция «ближнего зарубежья»
умерла. О политике России на постсоветской пространстве: http:www.kreml.org
8. A. Bogaturov International Relations in Central-Eastern Asia: Geopolitical
Challenges and Prospects for Political Cooperation: http://www.brookings.edu/fp/cnaps/papers/bogaturov2004.htm
9. S. Frederick A Greater Central Asia Partnership' for
15 мая 2005 г.
